Черневые изделия Москвы и Петербурга XVIII века

В первые годы XVIII века Москва остается основным центром русского черневого дела, а орнаментация серебряных изделий частично продолжает сохранять традиционные черты конца XVII столетия. Однако очень скоро появляются новые формы и вместе с ними новые орнаментальные мотивы.

В это время продолжает работать в Москве талантливый мастер Петр Иванов, правда, уже не в Серебряной палате, как царский жалованный мастер, а в Серебряном ряду, где он продает свои произведения, помеченные клеймом "П. Ив.". Серебряные предметы своей работы Петр Иванов покрывал тонко выполненными мельчайшими черневыми травками, вьющимися стебельками с цветами, напоминающими по форме колесики. На этом фоне отчетливо вырисовываются позолоченные резные узоры (илл. 39). Со временем старые традиционные формы претерпевают существенные изменения. Чарки принимают вид чашек и кружек, формы начинают усложняться, терять строгость, лаконичную простоту. Изменяется соответственно и орнаментация. Новые стилистические черты можно видеть на серебряной чарке работы современника Петра Иванова - мастера Якова Григорьева. Восьмилопастная с двумя ручками чарка, приподнятая на ножки в виде листьев, опирающихся на кольцо, ничем уже не напоминает спокойные плоские чарки XVII века. Вместо резного позолоченного орнамента на темном черневом фоне здесь даны сочные черневые цветки на стеблях, расположенные по два на каждой лопасти.

Многие мастера в эти годы повторяют на мелкотравчатом черневом фоне характерные для 90-х годов XVII века пышные, тяжелые гирлянды и связки плодов, не внося никаких существенных изменений в этот традиционный орнамент, обогащая его лишь добавлением фигурок птиц, сидящих на плодах.

В дальнейшем, в первой половине XVIII века, в Москве наблюдается сильный упадок золотого и серебряного дела. Причиной этого явился, по-видимому, финансовый кризис в стране, а также перенос столицы в Петербург, куда были вызваны лучшие мастера-серебряники Москвы.

В 40-х годах XVIII века Московский магистрат, обеспокоенный отсутствием в городе эмальеров и черневых дел мастеров, постановил вызвать срочно в Москву Михаила Климшина, лучшего мастера Великого Устюга, для поднятия производства черневых изделий и "для обучения оного мастерства московских жителей из купечества"^*. 31 января 1745 года Климшин был отправлен в Москву с необходимыми для работы инструментами в сопровождении прибывшего за ним пристава.

^* (Т. Г. Гольдберг, Очерки по истории серебряного дела в России в первой половине XVIII века.-"Труды ГИМ", вып. XVIII, М., 1947, стр. 54-55.)

Предприимчивый московский купец Василий Матвеев Кункин, с разрешения Главного магистрата, организовал у себя мастерскую, где обучался у Климшина искусству чернения, а у приехавшего из Сольвычегодска Якова Попова - мастерству эмальера. Он привлек также к обучению лучших московских серебряников-резчиков, купцов 3-й гильдии Алексея Фрязина и Егора Колупаева. А. Фрязину было в то время только пятнадцать лет, и о нем и его сотоварище Кункин дал сведения, что "оные люди подлые, домов и торгов своих не имеют, а находятся в работах у других серебряников". Московские резчики и приезжие мастера были отданы в полное распоряжение Кункина на десять лет. К концу года Климшин обучил Кункина своему мастерству и 30 декабря 1745 года получил разрешение вернуться в Великий Устюг^*.

^* (Т. Г. Гольдберг, Очерки по истории серебряного дела в России в первой половине XVIII века, стр. 55.)

В 50-х годах XVIII века мастерская Василия Кункина, которая с 1752 года называется " фабрикой", насчитывает уже около семидесяти человек^*, а сам Кункин с 1751 года получает монополию на изготовление культовых серебряных изделий "с чернью, резьбой, чеканкой и эмалью"^**. Этим правом он пользовался до самой смерти в 1761 году^***. В поданной после его смерти челобитной московские серебряники обвиняли Кункина в том, что он дал ложные сведения о числе цеховых мастеров в Москве, надеясь получить монополию. Он назвал их только шесть, в то время как, по словам челобитчиков, их было в те годы "не меньше двухсот человек"^****.

^* (ЦГАДА, ф. 248, д. 2701, лл. 610-801.)

^** (ЦГАДА, ф. 259, кн. 3673, л. 1160.)

^*** (ЦГАДА, ф. 259, кн. 3673, л. 1163.)

^**** (ЦГАДА, ф. 259, кн. 3673, лл. 1161-1163. В челобитной указывалось на бедственное положение мастеров, лишенных из-за Кункина возможности работать по специальности. "Ныне питаются,- писалось там о мастерах,- земляною и протчею... работою, несут великую себе нищету и разорение...".)

Обучение московских мастеров черневому делу у великоустюжского серебряника привело к тому, что на некоторых предметах середины XVIII века черневые изображения стали даваться на опущенном, проканфаренном фоне. Как правило, они выполнены темной, хорошего черного цвета чернью. Для других же предметов московской работы характерны черневые изображения на гладких или покрытых резьбой фонах.

Общий подъем русской художественной культуры во второй половине XVIII века повлек за собой подъем серебряного дела. Многочисленные серебряные предметы, украшенные чернью, относящиеся к 70-90-м годам, показывают большое разнообразие форм и орнаментации, разносторонность исканий, многообразие сюжетов и изображений. Полностью отсутствует в эти годы растительный орнамент, занимавший основное место в декорировке изделий конца XVII - начала XVIII века. Основное внимание обращено на тематику изображений, в то время как чисто орнаментальные узоры служат лишь обрамлением, дополнением.

Вводятся совершенно новые мотивы - гербы и монограммы, которые серебряники обрамляют пышными картушами из завитков или располагают между фигурами крылатых гениев и щитодержателей. Широко используются и переносятся с бумаги на серебро разнообразные по содержанию гравюры и иллюстрации, которые мастера вырезают и покрывают чернью не только на плоских предметах, но и на округлой поверхности различных сосудов.

На изделиях второй половины XVIII века заметно влияние стиля русского классицизма. На серебряных чарках, стопах, кубках, стаканах, подносах, солонках и других предметах появляются черневые изображения, отражающие эстетические идеалы и образы античной классики. Руины античных зданий, боги, богини, амуры, чаши, вазы, урны и корзины с цветами изображались то в обрамлении грациозных завитков рококо, то среди легких тонких гирлянд из листьев или цветов, перевязанных бантами. Черневые изображения и орнамент располагались свободно, оставляя большое пространство позолоченного фона, на котором выделялись изящные, темные силуэты.

Московские серебряники большей частью покрывали этот фон резьбой. Чаще всего это чешуйчатый или сетчатый орнамент, иногда это резные лучи или штриховка тонкими линиями, расположенными в разных направлениях, - горизонтальными, вертикальными или косыми, прямыми или волнистыми. В последние годы столетия фон иногда покрывался широкими резными полосами, соединенными штриховкой в виде "елочки". Лишь редко возвращаются мастера к опущенному проканфаренному фону, свойственному серебряникам Великого Устюга (илл. 43-49).

Наряду со сценами и персонажами из античного мира мастеров-серебряников привлекает в эти годы исторический жанр. На серебряных бляхах, служащих крышками для лядунок, сделанных в Москве в последней четверти XVIII века, часто встречаются черневые батальные сцены. Особый интерес среди них представляет изображение битвы при Хотине по гравюре Д. Ходовицкого. В центре, на фоне трофеев, изображена величественная фигура героя Семилетней войны, победителя при Хотине в 1768 году Александра Михайловича Голицына, который указывает мечом на войска, преследующие толпы бегущих турок.

Бляхи лядунок работы московского мастера Якова Семенова Масленникова и других серебряников украшены черневыми сценами на темы библейских событий - "Баталия Макавейская" и "Переход через Черное море". Выбранные сюжеты позволили показать и скачущих всадников с натянутыми луками, и развевающиеся знамена, и поверженных на землю убитых или раненых воинов (илл. 56).

Военные походы и победы русской армии пробуждали патриотические чувства и подсказывали мастерам новые темы. В те годы очень часто обращались к изображению на табакерках, коробочках и других предметах знамен и военных трофеев.

Зарождение бытового жанра в изобразительном искусстве также нашло отклик у московских серебряников конца XVIII столетия. На чарке 1790 года мы видим пастушка, играющего на рожке, а рядом с ним изображены пасущиеся овцы. На другой чарке, 1792 года, показан мужчина, играющий на свирели.

Любопытны также две стопы 1795 года, покрытые сканым орнаментом с зернью и украшенные черневыми медальонами, в которых наряду с библейскими сценами - "Адам и Ева у древа познания" - воспроизводятся иллюстрации к каким-то повестям. Причем интересно, что сказочные элементы чередуются в них с чисто бытовыми, а образы античной мифологии переплетаются с русской сказкой и действительностью. В одном из медальонов можно видеть женщину в кокошнике, которая стоит в позе Афины, с копьем в руках. На одной из этих двух стоп имеется клеймо московского мастера С. Д. Калашникова, но трудно сказать, был ли он автором как сканого кожуха, так и прикрепленных к нему черневых дробниц. Скорее всего, скань и чернь были сделаны разными мастерами (илл. 50).

Смешение античных и бытовых черт можно проследить и на другом изделии московских серебряников - на небольшой кружке из собрания Исторического музея. Женщина в русском платье - сарафане, кокошнике, рубахе с длинными широкими рукавами - беседует с другой, задрапированной в античные одежды, с браслетом на обнаженной руке.

Среди известных нам московских серебряников второй половины XVIII века, применявших для украшения своих изделий чернь, наиболее значительным мастером был цеховой мастер Алексей Ратков, лучшие произведения которого хранятся в Оружейной палате.

В Петербурге в XVIII веке черневое дело не получило широкого развития. Ряды петербургских серебряников на протяжении всего столетия пополнялись московскими мастерами, но, насколько можно судить по сохранившимся сведениям, это были в основном чеканщики, черневых же дел мастеров в первой половине столетия не хватало и в Москве^*. Не могли помочь в этом деле и приезды в Петербург мастеров из Костромы, Переяславля-Рязанского, Люблина, Сольвычегодска^** и других городов. Гораздо большее значение имел переезд в столицу серебряников из Великого Устюга^***. Влиянием устюжских мастеров объясняется характер почти всех сохранившихся петербургских черневых изделий: фон вокруг изображений канфарен мелкими кружками, чернь же на них очень темная и положена по частой, густой резной штриховке и сетке, местами сливаясь в сплошные черные пятна. Исключение составляет лишь стакан в собрании Исторического музея, сходный скорее с работами московских черневых дел мастеров. Черневой рисунок, изображающий амуров и пастушку, дается здесь на фоне резных ломаных линий, соединенных частой штриховкой.

^* ("Книга записная имянным письмам и указам императриц Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны к А. С. Салтыкову', М., 1878, стр. 22.)

^** (ЦГАДА, ф. 350, д. 2794, лл. 489 об., 491 об., 562 об.- 563, 731 об.-732 об.)

^*** (ЦГАДА, ф. 350, д. 2794, лл. 489 об., 491 об., 562 об.- 563, 731 об.-731 об.)

В собрании Исторического музея имеются четыре коробочки (табакерки) петербургской работы конца XVIII столетия. Две из них выполнены в форме барабана, с изображением военной арматуры на стенках (илл. 54). На крышке одной из них изображен чернью литаврщик с поднятыми руками, держащими палочки. Две другие табакерки, с тем же изображением литаврщика на крышке, сделаны сами в форме литавр. На дне одной из них имеется петербургское клеймо 1797 года.

Аналогичная коробочка, также датированная 1797 годом, хранится в Эрмитаже. Ни на одной из этих вещей нет клейма мастера, но все они настолько сходны между собой, что можно думать, что они вышли если не из рук одного серебряника, то, во всяком случае, из одной мастерской.

Несколько иной характер присущ серебряной солонке 1785 года из собрания Эрмитажа. Она украшена черневыми изображениями деревьев и кустов на канфаренном фоне с чернью, положенной по густой штриховке. Здесь можно ясно усмотреть влияние изделий городов русского Севера, получивших к тому времени значение ведущих в черневом мастерстве.