Белое и черное

Несколько дней, проведенных в чулутском каньоне, не прошли даром. Вся наша маленькая группа была довольна результатами: удалось все же найти первый в Хангае некк^*, а в нем - глубинные включения с хризолитом! Значит, начала сбываться гипотеза А. Е. Ферсмана о возможном существовании в базальтовых покровах Монголии прорывов, с которыми могут быть связаны проявления пиропа и хризолита. Несомненно было и то, что Малоизученный район Чулутын-гола был исключительно интересным и перспективным для постановки поисковых работ на пироп и хризолит. А для этого следовало в первую очередь уяснить общую геологическую ситуацию и наметить на карте границы площади предстоящих поисков. Посовещавшись, решили пересечь лавовое поле с севера на юг, продвигаясь вдоль долины Чулутын-гола к ее верховьям.

^* (Некк, или жерловина, - трубообразное тело, представляющее собой жерло вулкана, выполненное тем или иным эруптивным материалом (лава, вулканическая брекчия и др.).)

Расстелив на ровной, как стол, базальтовой плите карту, мы наметили наш маршрут по левобережью р. Чулут - от ручья Алтагину до ее левого крупного притока Шаварын-гол. Этот приток особенно интересовал меня, так как именно здесь, по данным В. И. Гольденберга, должен был проходить глубинный разлом - участок, наиболее подходящий для поисков некков.

Словом, перспектива новых находок и ярких впечатлений окрыляла нас и звала в дорогу. Ранним утром, когда в небесной синеве истаял бледный диск луны, мы бросили прощальный взгляд в сторону каньона, где оставалась наша необычная находка. И снова наш "вездеход" стал пробираться по пепельно-серой дороге среди причудливо застывших вулканических лав.

Справа дорогу опоясывала горная гряда с голыми конусами вулканических сопок, окаймленных внизу ярко-зеленой ленточкой леса, слева, в 100-200 м от нас, темнел каньон. Но вот дорога пошла круто вверх, к горному перевалу. Подходы к нему загромождали остроугольные глыбы камня, приходилось все время лавировать между ними, выскакивать из машины и расчищать путь. Смотрю на карту: абсолютная отметка перевала около 2500 м над уровнем моря. На такую высоту мы еще на машине не поднимались, а мотор ее неистово ревет на подъеме, но тянет нас все выше и выше.

Маленький Дашвандан, сжавшись в пружину и крепко стиснув зубами потухшую папиросу, слился воедино с машиной, словно наездник в момент прыжка через барьер. Еще немного усилий, нервов и мы на перевале.

- Джахан амрсна! (Немножечко отдохнем!), - радостно говорит нам Дашвандан, вытирая рукавом дэла взмокшее лицо.

Выскакиваем из машины и делаем геологическую разминку: разбегаемся с молотками в разные стороны и обследуем близлежащие скальные выходы горных пород. После короткой передышки - снова в путь.

За перевалом - крутой спуск в неведомое. В лобовое стекло вижу только узкую полоску дороги, усеянную красно-бурыми, должно быть окисленными, лавами. Наконец, машина переходит в обычное, горизонтальное, положение и начинает пробираться по узкому глубокому ущелью. С обеих сторон теснят нас крутые каменистые склоны, в которых можно рассмотреть желто-серые девонские песчаники и крупногалечные конгломераты. Выехав, наконец, из ущелья, долго еще петляем среди голых сопок, пока не попадаем снова на ровную и широкую террасу Чулутын-гола.

Сделав остановку, определяем свое местонахождение, пьем из фляжек теплый солоноватый чай и направляемся к каньону. Глубина его в этом месте не более 50 м, но стенки почти отвесные. Все наши попытки найти отправную точку для спуска в каньон оканчиваются неудачей. К вечеру, проехав по левобережью р. Чулутын-гол около 50 км, неожиданно попадаем в зеленую рощу - какой-то сказочный оазис среди безжизненных скал. Роща влечет к себе сочной зеленой листвой и прохладой в тени широких раскидистых хайлясов - монгольских вязов. Громадный причудливо изогнутый хайляс был разукрашен разноцветными ленточками, кусочками яркой материи, конским волосом и бумажками, привязанными к ветвям. Внизу, возле дерева, лежали более крупные дары - рога яков и баранов, овечьи кости, кусочки сыра и хлеба.

Намсарай пояснил, что это дерево - обо - памятник хозяину здешних мест - духу вязовой рощи. "Мы тоже не отступаем от вековой традиции и бросаем к чудо-дереву блестящие с дырочкой посредине мунги^*.

^* (Мунг - мелкая монгольская монета.)

Роща покоряет нас своей красотой. В течение нескольких дней мы не видели ничего кроме однообразных дымчатых скал с жалкой кустарниковой растительностью, и теперь не могли насмотреться на ослепительный зеленый цвет рощи, который закрыл собой все, подавил все остальные краски. Мы радовались возможности полежать на мягкой земле, покрытой высокой травой и ярким разноцветьем. Даже река в этом живописном месте, казалось, утратила свою обычную суровость и спокойно журчала на дне неглубокого, не более 5-7 м, каньона. Спустившись в него, мы не обнаружили ничего интересного, кроме верхнего покрова андезито-базальтовых лав. Зато наклонившись к реке, чтобы напиться, я увидел картину, которая заставила бы неровно дышать любого любителя рыбной ловли: в прозрачной воде темнела плотная стая рыб, вытянувшаяся в ряд против течения и противоборствующая ему. Такого случая упускать нельзя! Решаем заночевать в вязовой роще. И я, пока мои спутники устанавливают палатку и разводят костер на берегу реки, спускаюсь в каньон. Заняв удобную позицию на базальтовом уступе, бросаю спиннинг навстречу все еще темнеющей стае. Вижу, как она метнулась к блесне, леска натянулась, легкий рывок - и я вытащил на базальтовый берег первого хариуса. Снова с нарастающим азартом повторяю нехитрый маневр - и снова удача. Не прошло и часа, как ведро было наполнено рыбой. Сварить уху на костре было недолгим и приятным делом. К тому же в наших припасах нашлись все необходимые компоненты - лук и перец. Словом, не заставив себя долго ждать, королевская уха из монгольского хариуса была готова. Оставалось лишь пригласить своих товарищей к столу. Правда, у меня не было полной уверенности, что моя кухня придется им по вкусу, знал я и о сложном отношении монголов к рыбе. Ею пренебрегали еще с древних времен, брезгливо называя "водяным червем". Ламаизм реабилитировал рыбу в глазах простого арата, сделав ее священным существом, никогда не смыкающим глаз и, стало быть, символизирующим бдительность. Эта символика отражена даже в национальной эмблеме - соёмбо. Но и после этого многие монголы не употребляли в пищу рыбу и даже брезгливо морщились, глядя на нее. Но все же время неумолимо вносит перемены в жизнь людей. Я в этом мог лишний раз убедиться, глядя как Тумур с Намсараем дружно принялись за уху. Дашвандан, правда, пытался уклониться, ссылаясь на плохой аппетит, но я его взял в оборот.

- Давай приобщайся к рыбе! Я же отведал твоего тарбагана, теперь твой черед!

После таких слов нашему водителю ничего не оставалось, как присоединиться к общей трапезе.

Солнце между тем скрылось за вершинами гор, стало сразу темно и свежо. Ярко горел на террасе костер, разгоняя наступавший мрак ночи. Мы лежали возле костра, глядя как жадные языки пламени с хрустом пожирали сухие ветки лиственницы. У костра было тепло и уютно, текла по обыкновению неторопливая беседа.

- Да, богата Монголия рыбой, - начал издалека Тумур. - Нигде нет, наверное, такого хариуса, как у нас в Хангае.

- Это наша чисто монгольская рыба, - с патриотическими нотками в голосе поддержал его Намсарай.

- Ну уж дудки! - не согласился я. - Она и у нас есть: сам ловил ее, будучи в экспедициях в Сибири и на Кольском полуострове. А на Дальнем Востоке есть даже "Озеро танцующих хариусов". Такое название дали одному озеру на Колыме сами геологи.

- А имя-то рыбы монгольское, - не сдается Намсарай. - "Хар" - по-нашему черная, а "ус" - вода. Вот и получается: хариус - это черная вода.

- Намсарай, а почему вода черная? Отчего в названиях ваших рек и озер часто присутствует мрачный эпитет "хар": черная река, черное озеро, черная вода?

Намсарай не спеша наклоняется и подбрасывает в костер сухие ветки. На лице его, озаренном Оранжевым пламенем вспыхнувшего с новой силой огня, играют лу­кавым блеском черные, как угольки, глаза.

- А какого цвета вода в Черном море? - отвечает он вопросом на вопрос и лукаво улыбается.

- А какая же вода может быть здесь - в реках, текущих среди черных, как гутулы^*, лав, в темных каньонах и ущельях, куда редко проникает луч солнца? Ясно, что черная! Такой по крайней мере она показалась нашим предкам, которые превыше других красок природы почитали чистый белый цвет - цагаан. Это священный для каждого монгола цвет: цвет символа Земли - лотоса, нашего традиционного жилища - юрты и, наконец, молока, которое всегда связывалось нами с белой душой человека. По старым поверьям, не допускалось, чтобы белая дута соприкасалась с "нечистой" черной водой. Вот почему мы сторонились воды, не купались в реках и озерах. По народным поверьям, считалось, что, моясь водой, смываешь свое счастье - хишиг. Омовения совершались только в определенных минеральных источниках - аршанах, которыми так славится наш Хангай.

^* (Гутулы - национальные кожаные сапоги с загнутым вверх носком.)

Намсарай замолчал, поудобнее устраиваясь у костра, а затем продолжал своим неторопливым тихим голосом, четко, с едва уловимым акцентом выговаривая русские слова.

- Кроме "черных" рек и озер в монгольских названиях есть также "белые" вершины и перевалы, "белые" деревья и камни. Даже монгольский новый год, Совпадающий с началом весны, назван Цагаан-сар - белый месяц.

- И еще есть цагаан архи^* - белая и чистая, как слеза хухэн^**, - смеясь добавил Тумур, с интересом слушавший наш разговор.

^* (Цагаан архи - монгольская водка.)

^** (Хухэн - девушка.)

- Белое и черное в природе и в жизни всегда рядом, - философски продолжал Намсарай. - Это как свет и тень, как день и ночь или же... как жизнь и смерть.

Вот почему, наверное, соприкасаясь с черным, еще больше тянешься к светлому, белому, олицетворяющему самое дорогое, что есть у нас, - жизнь...

Костер медленно догорал, отдавая последнее тепло и неровный стелющийся по земле свет. Сгустившаяся незаметно темнота растворила в себе привычные очертания предметов. Ночь неумолимо вступала в свои права. Пожелав спокойной ночи, мои спутники один за другим заползали в спальные мешки. А я все сидел у костра, слушая непрерывный говор быстрой реки, к которому примешивались иногда пронзительные звуки какой-то ночной птицы, доносившиеся из вязовой рощи. На темно-сером, как лава, небе устало чернели отяжелевшие за день тучи. Вдруг из-за одной тучи радостно выглянул белый диск луны. И сразу какой-то волшебный, словно торжествующий над тьмой свет опустился на землю, посеребрив каменистую террасу и ветви уснувших деревьев. И в этом серебристом освещении знакомые предметы приобрели новые, какие-то причудливые очертания, время от времени менявшиеся, как декорации. Я разжег потухший было костер и зачарованный лунным светом остался возле него до утра. Перед рассветом, когда стало таять и терять свою волшебную силу ночное светило, на востоке загорелась крупная и яркая Венера - планета зарождающегося нового дня, издавна считавшаяся покровительницей кочевников. Да будет она благосклонна и к нашему брату - геологу! Скоро появится солнце, и ранним утром, по холодку, мы отправимся в новый маршрут за огненным камнем. Остались позади незабываемые километры, которые мы проехали по горам и долинам, прошли и проползли по каньонам Чулутын-гола. А сколько их еще впереди - трудных и неповторимых, несущих новые впечатления и неистребимую жажду поиска!